Симфония предчувствия. Космологическая экоэма

 Космологические философские и математические выводы вплетаются в сюжет необычного любовного треугольника: бабушка — внучка — главный герой. Действия разворачиваются в Индии на берегу океана на вилле, в которой живут русские. Ограничение по возрасту 16+

ЗАДИРА ВРЕМЕНИ

Фрагмент существования

  Мириады пузырьков круглятся по ворсинкам, жемчужатся. Тепло. Весь мир — тепло. Оно источается из неба и палевым маревом без горизонта перетекает в волны. Весь мир — берег и океан, а здесь граница, свежий ветер, вечный шум прибоя.
Мягкое прозрачное колыхание обволакивает, всасывает в чёрный песок, шевелит, подталкивает.
— Поплыли?
     — А не страшно?  
 Под её маленькой тяжестью ноги поют. Какое тепло!
  - Балалам, — взбаламученный неугомонный накат выплёскивает нас из насиженной удобной ямки.
   Её пальчики! По спине, как по клавишам пробежали эти ноготки.
  Вода схлынула — опять сидим на мели. Пустынный песчаный пляж у края обрыва, и только мы да орлы, парящие в вышине. Далеко, далеко уже в дымке чернеют вытащенные на ровный низкий берег огромные рыбацкие чёлны, а в другую сторону, тоже вдали, — исполинские глыбы на кромке бушующей пучины.
   - Расскажи какую-нибудь историю, — влюблённое детское личико немного властно смотрит как на собственность — ни у кого такого нет, а мне вот как повезло, но страшно, ведь, наверно, нельзя. И его, хоть и хороший, но тоже боюсь. Да нет, он хороший, он просто замечательный. Он мой лучший друг! (По секрету.) И я ему нравлюсь как девочка — ловкая, красивая, смелая.
   - А какую историю? — улыбаюсь, выгибая бровь, и нарочито разглядываю её, придерживая, как статуэтку.
  Раздольный ветер, гонящий к нам курчавые барашки, балуется золотистым локоном на её фарфоровой щёчке. Вот она, вот. Неужели наконец то, всё-таки досталась?! Куколка. Чистая, светлая. Лучезарная девочка.
  — Ну, какую-нибудь историю, — мелодеет её весёлый отрывистый голосок. 
  - Ну, какую?
  — Ну, из твоей жи-и-изни! — подпружинивается нетерпеливо моя наездница, щекотнув невзначай влажными кудрями.
 — Про то, как встретил медведя в лесу, я тебе рассказывал.
   — Да, рассказывал.
 — Как лосёнка отпустил, рассказывал. — Рассказывал. — Как в разведку ходил под землёй...
 — Рассказывал, но расскажи ещё что-нибудь, ведь у тебя много историй. — Моя русалочка тихонечко (для себя) прижимается.
  — А знаешь? — укутываю её руками от оранжево-голубого простора и целую.
   — Что? — слегка ёжится.
  — Знаешь? — покачиваемся, как в люльке.
  — Что?
  — Посмотри туда, — устремляю взор на пелену у края небес.
 — А что там, дельфин? — мельком глянула на море и опять не спускает сияющих глаз, чуть сверху и немного настороженно выжидая.
 — Не, — киваю мечтательно.
 — Марлин?
 Длинные безостановочные валы глянцевыми горбами выпирают из хляби и тяжело обрушиваются, расстилая перед нами бурлящие шипящие выглаженные дорожки.
 — Знаешь, если плыть прямо вот туда — там за морем есть земля, где маленькие девочки могут командовать взрослыми мужчинами, а мужчина может слушаться маленькой девочки.
 — Здорово! Действительно есть?
 — Да, вон там.
 — А потом, когда они вырастут, их тоже дяденьки слушаются?
   Какой неожиданно взрослый вопрос.
 — Ну, это уже от них будет зависеть, от каждой. И от дяденек, конечно, тоже.
  — А ты бы меня там слушался?
 — Да я тебя и здесь слушаюсь, разве не так, Алечка?
 Алечка осторожно притрагивается к моей трёхнедельной трёхцветной бородке: — А что это за земля? Как называется?
 — Аравия. Там девочкам можно замуж с семи лет. Тебе сейчас сколько?
 — Восемь, — Алечка быстро пожимает загорелыми плечиками (она всегда так делает, когда неожиданно озадачена и волнуется), — смотри, смотри, вон ещё краб вылез!
  Жёлтая машинка на восьми пуантах застыла на отутюженном уклоне с клешнями наизготовку. На фоне дальних валунов выделились тёмные точки — целая компания. Ползут вдоль белой полосы в нашу сторону. Приближаются. Что за перенаселённая страна — вот тебе, пожалуйста, нигде не уединиться, ни леса тебе, ни полей — всюду, где только можно, всё сплошь застроено, один лишь берег морской не занят, да и тут шатаются.
  — А ты был там, в Аравии?
  — Нет, но хотелось бы.
  — Смотри, смотри, вон ещё один выскочил! — Алечка выбрасывает ручку из нашей люльки. — Во, а там ещё краб, и ещё! Смотри! А ты взял бы меня посмотреть?
  — Конечно, Алечка, взял бы, если пустят.
 — Вот всегда, всегда так! — Аля пихает пяточкой ракушку. — Куда хочется, туда и не пускают. Почему?
   — Если очень хочешь — так спрашивай только себя и делай, что хочешь.
 — А разве так можно?
 — Только так и можно, когда очень хочешь. Чем дольше живёшь — тем твёрже в этом убеждаешься.
  Да, а ведь можно, если не дрейфить, можно. Принять то гражданство, зарегистрироваться там и жить с ней 6 в России не таясь. Увезти к себе в обсерваторию. И были бы мы там и наедине, и среди природы. Лет на десять два центра мироздания, а потом, наверно, отпустил бы её — ей будет восемнадцать — дылда, а мне за семьдесят — почётный старикан, а может, и нет, что загадывать. Стал бы ей сам и учитель, и воспитатель, и друг, как у гамадрилов — центру мироздания общество не обязательно. Весь выплеснусь для неё, всё отдам, и выйдет она свободная и новая и такая же светлая. И о чём ты думаешь? Куда собрался, с чего? Вот что удивительно-то. Да, если б ей забеременеть, тогда, может, и отпустят. Маме своей она, по всему видно, не больно-то и нужна. Или меня привлекут. А и пусть.
  — А давай играть, — тормошит Алечка, — в одну игру. Очень интересная.
  — В какую?
 — Я называю тебя, а ты называешь меня, и так по очереди.
 — Да уж, интересная. Ну, давай, поиграем. Кто начинает?
 — Бо-ро-дач, — опять трогает бороду.
 — Цветочек, — поглаживаю скользкую упругую коленочку.
 — Алёша.
 — Русалочка.
 — Какашка! — кривит ротик сердито.
 — Почему?
 — Потому что я не русалочка, я — девочка!
 — Ну, не обижайся, — ласкаю усами ушко, — конечно, девочка. Самая лучшая, самая красивая на свете!
  Озираюсь на точки, что находились у валунов — теперь уже в них можно различить две парочки, неуклонно бредущие к нам. Вот ведь тащит их нелёгкая!
  — Балалам, — докатившаяся тропическая солёная газировка подхватывает нас под мышки. Кувыркаемся среди пузырьков, песчинок и прикосновений.
  — Поплыли?
 — Поплыли!
  Встаём из пены морской, блистая в брызгах и смеясь: маленькая задорная девочка русалочка аппетитно пухленькая, со стройными ножками и крепкий полноватый мужик с юной искоркой из-под ресниц.
  Ну, где ты, где ты, возраст?! Где ты, пресловутая разница? Нету этого. Я просто долгий молодой, а в ней уже рвётся на волю готовая женщина. И мы живём.
  В складках губ проступает нежность, любуюсь, притягиваю, маню. Она радостно отзывается, напрыгивает и обнимает от всей души: крепко, крепко. Моё.
 -Хы-э, — в груди замирает чьим-то трепетом. Наше тепло. Дыхание. Запах. Мокрые волосы размалинивают струны, пальцы зазвучали. А её ножки! Её ножки обвились — музыка, музыка.
 — Уэву!.. Уэву!.. Уэву!.. — восторг в клёкоте птицы, кружащей под кручей.
  Поднимаю голову — солнце высоко, высоко.
  — Ты мой самый лучший друг! — шепчет в лицо лучезарный лик.
  — Я тебя люблю.
   Волны, волны, волны…
 Я это сказал! Я ска-зал э-то.
  Волны, волны, несу её в волны.
  Значит, это правда. Ей…
 Волны, волны, то по колено, то уже по горло. Голая ладонь робка, но настойчива. Какой бархат, страшно! Моя муза, прильнувшая к сердцу, будто полуспит.
  — !!!... !!!... !!!... !
 — !!!... !!!... !!!... !
  Прогуливающиеся парочки теперь уже совсем неподалёку остановились и уставились на двоих, идущих в море.
  Что за стадо! Куда бы от всех них подальше. Придётся уплывать за линию прибоя.
 Штормит, штормит, как всегда. Двухметровые, трёхметровые гребни заворачиваются и низвергаются, расшибаясь с грохотом о дно вдребезги.
  Нам нужно за прибой, там спокойнее. Не утопить бы трусы, а то убежали с ней с общего пляжа даже без шляпы.
  — …ин! …ин! — доносится сзади.
  Оглядываюсь уже почти вплавь: фигурки на берегу машут нам, что-то кричат, но можно разобрать только окончание: — …ин! …ин!
  Что это ещё за «ин» такой объявился? Дельфин? Марлин? Неужели марлин?! Прекрасное чудовище — может пронзить сразу обоих. Да что марлин — вот она!
  — Держись крепче за меня, Алечка!
  Чёрная стена воды вздымается, растёт, растёт (когда же это кончится!?), растёт, начинает нависать, нависает, нависает, висит…
   — Ныряем!! — Резко подныриваю под подошву навстречу гигантскому валу. Аля ухватилась за шею и работает ногами брассом. Здорово помогает! Русалка! Какая смелая, ловкая девочка! Всплываем. Сразу же другая стена и гребень, падающий на нас.
  — Ныряем!
 Проныриваем и эту гору, сцепившись, как две лягушки, минуя грозную громадину. Всплыли. Мощный откат тянет вдоль берега в море.
  — Лёша, я боюсь!
 — Не бойся, я с тобой! Прорвёмся сквозь прибой, там спокойнее. Держись крепче за меня. Не бойся.

2 ПО ОКЕАНУ ПЛЫВЁТ ЧЕРЕПАХА, У-У-У…

с 23....Оборачиваюсь.
Из-за сильного плеча на краю горизонта, там, где небо сводится с морем, ещё просматриваются белыми царапинами у исполинских глыб буруны разбивающейся стихии, которые пришлось преодолевать недавно.
Далеко уже ушёл от городского пляжа.
У меня есть всё: часы, спички, компас, нож, широкополая шляпа. За спиной вещмешок. В пакете шебуршится добытая на ужин великолепная семёрка пузатеньких крабов. Напеваю песенку из телефильма детства про то, как проклятый белый империалист-колонизатор в пробковом шлеме завернул на катере на тропический остров и отобрал у доброго темнокожего аборигена «Большую Жемчужину» — рыбу-прилипало, с помощью которой тот добывал морских черепах и кормил семью. Песня туземца-островитянина из телефильма 60-х.
Если поймать черепаху,
Вынуть её из воды,
На костяную рубаху
Будет в доме много еды.
Нас ведёт «Большая Жемчужина»,
Домой мы вернёмся с ужином.¹⁸
Было сказкой, а теперь, пожалуйста, наяву: и тёплый океан, и добыча на ужин. Огибаю красно-бурый ноздреватый обросший пёстрыми ракушками валун.
— Енгине анде!¹⁹ — темнокожий абориген вдруг откуда ни возьмись, сидит на корточках и поднимает в приветствии тонкую десницу.
     — Оп-па! Вот так встреча! — чуть не наступил, стою и смотрю сверху вниз на худенького мускулистого паренька в набедренной повязке. — Здорово, коли не шутишь!
—                     Ння! — глянцевый курчавый юноша улыбается и встаёт, кивая на полное ведёрко блестящей рыбки!
—                     Хороший улов, — улыбаюсь в ответ и развожу пальцы, показывая малый размер, — только уж больно мелкая она у тебя.
—                     О! — Весёлый индус запускает руку в ведёрко и вытаскивает со дна что-то похожее на приличную щучку.
—                     А я тоже не пустой, — раскрываю перед ним свой пакет с добычей.
—  Гхата?²⁰ Кина тараваха кинакиеа!²¹ — Туземец опять смеётся, но как-то хитровато. — Какхан тхара бхаа рабаки танааикива. ²²
   Показываю бровями, что улавливаю его насмешку и прощаю, потому что согласен.
18 Песня туземца-островитянина из телефильма 60-х. 19 Как дела! (малаялам) 20 Краб (малаялам). 21 Ни рыба ни мясо! (малаялам диал.) 22 Рыбак рыбака видит издалека (малаялам диалект).



  Голоштанный добродушно глядит, излучая надёжную радость.
—                     А как ты ловишь эту мелюзгу? — наигранно изображаю недоумение, тыкаю пальцем, жестикулирую, и мой собеседник понимает вопрос, разворачивает мелкоячеистую сетку 2 × 3 м, замахивается, ловко накидывает её в мелководье и тут же вытаскивает. В нехитрой снасти аппетитно серебрится пяток симпатичных рыбок.
— Ватанга ксатха клахашатанья ратри пакчанам. ²³
—                     Поздравляю.
—  Нанау²⁴.
—                     Пойду дальше, — показываю на чернеющие в дымке вытащенные на ровный низкий берег огромные рыбацкие чёлны.
—  Вари²⁵, — прощается береговой босяк, — кандахил санзошам²⁶.
—                     Счастливо…..
23 Домой мы вернёмся с ужином (малаялам диалект). 24 Хорошо (малаялам). 25 Путь (малаялам).



С 28.... Полусонный вилорогий буйвол разлёгся посреди заливчика и лениво наблюдает, как спорится работа. Маленькая птичка что-то выклёвывает на его раздутом боку. А дальше по берегу опять чернеют в дымке такие же чёлны.
А не полежать ли и мне?
Снимаю вещмешок, кладу у камня. Какой странный камень, будто в узорах. Ба! Да это же панцирь морской черепахи! Вот она, мечта детства из телефильма. Откапываю вросшую в лёсс невероятную находку, примеряю её к груди. Роговой доспех закрывает всё туловище и воняет тухлой воблой. Ничего, отчистим. Несу диковинку к воде. Драю черепаховые останки песком, ополаскивая то и дело руки от смердящей мякоти.
У океана лежит черепаха — У-у-у!
У черепахи костяная рубаха — У-у-у!
Если отмыть черепаху,
Тайно свезти в Петроград,
То костяная рубаха
Будет в доме как экспонат.
 Сбылась мечта запоздалая. Возвращаюсь с мешками полными добычи.
Нас ведёт «Большая Жемчужина»,
Домой мы вернёмся с ужином.
Две цепочки тощих индусов, тех самых, что тянули из пучины невод, теперь так же слаженно волокут на берег свою громоздкую ладью:
—                    Опп! Опп! Опп! — Разномастные чалмы и цветные полотенца на худых бёдрах снова покачиваются в такт их монотонным выкрикам. Двое упитанных белых в пробковых шлемах пристроились с кормы и тоже пыжатся, -Взя-ли! Взя-ли!
    Русские! Кто же ещё впряжётся помогать всем трудящимся харламам?! Кому ещё такое придёт в голову? Немцу? Американцу?
   Круглая бадья с метр в поперечнике наполнена по колено мелкой рыбёшкой, такой же, что и в ведре берегового босяка, промышлявшего в одиночку у пёстрого валуна.
   Интересно, сколько же тут рыбы придётся на брата?
  Улов имеет объём 3,14 · 12 · 0,4 (высота до колена) : 4 = 0,314 м3 = 314 л ≈ 31 ведро. Значит, на одного харлама приходится по 31 : 24 ≈ 1,3 ведра рыбы. Не густо. И это несмотря на циклопическую сеть, прахозаветную ладью и перетягивание канатов. Мой весёлый единоличник у камня наловил почти столько же. А ему к ужину, наверно, больше и не надо было.

С 34... Маленькая девочка поливает цветы и танцует с продолговатой округлой лейкой. Оранжевое платьице азартно подёргивается над клумбой. Туда-сюда, туда-сюда. Во что-то она играет. Тихо наблюдаю за ней сверху из глубины арки мансарды. Сверкающие струйки брызжут из её цепких загорелых ручек.
Туда-сюда, туда-сюда. Девочка играет и радуется про себя, думает, что её никто не видит. Туда-сюда, туда-сюда — непрерывный ритм: сердце удар за ударом; вдох, выдох.
Туда-сюда, туда-сюда — сон, пробуждение; родился, вырос, постарел, умер. Ритм — это гармония, это красота, это жизнь.
Туда-сюда, туда-сюда. Резонансный ритм в молекулярной машине³⁰ при температуре ниже абсолютного нуля. Атомы встали, электроны колеблются. Толчок — музыка, пробуждающая резонансное вдохновение с вложенными в неё спектрами обратных реплик атомов, молекул и соединений, хотя бы тех участков мозга, что вызывают восторг и глубину ощущения гармонии единства внутреннего существа с внешним отражением миров, несущих жизнь. Всеобщая и нераздельная слитность и взаимопроникнутость внеположных частей³¹. И… время вспять. Вход через цветок.
Маленькая девочка поливает цветы и танцует с продолговатой лейкой, упираясь округлым донышком себе в низок, туда-сюда, туда-сюда, как будто мальчик писает. Играет.
Технически доступно. Заморозить хаос белого теплового шума. Вечный двигатель «туда-сюда» с прирастанием поляризации в исландском полевом шпате, светодиодная генерация ИК-, УФ-диапазона, светомузыка родной речи, но главное — устремлённое желание проникнуть в это. Трансформатор — синхронизатор ощущений внутренней гармонии и → (.) < 0° К. Такое по силам только самому совершенству, тонко, глубоко, высоко, всеобъемлюще чувствующему. Чистота восприятия, без шума и грязи помех эфира. Внутренняя свобода Я, не скованная, не ограниченная само ущемлением страха, пришпиленности к чужим плоскостям воли. Вытряхнуть воображение из трусов формул. Полёт во все направления мысли.
Вспять и вперёд — это ещё далеко до полного, но необходимый промежуточный этап. Возможно, это и заблуждение, неправильное понимание времени. Время — не четвёртое измерение, а порядок существования жизни, оценка измерений наблюдателем, пока живой.
Прикосновение сзади со спины: — Не отвлекла?
— А, это ты!
— Твои крабы готовы к ужину.

^{30 Чернавский Д. С., Чернавская Н. М. Белок — машина. Биологические макромолекулярные конструкции. М.: МГУ, 1999. 31 Клюев А. С. Онтология музыки: дисс. ... канд. техн. наук. СПб., 1999.}
 

 3 ЗАМЕЧАНИЯ ПО СУТИ

 

Умеренно удовлетворительная картина мира

 была достигнута высокой ценой

за счёт удаления из неё нас

и занятия позиции стороннего наблюдателя.

Э. Шрёдингер, 1944

 

Храм Разума. В храм этот, открытый Владимиром Вторым через двести лет вслед за Екатериной Великой, отправляешься парадно одетым, опрятным и подготовленным. Чистые струи фонтанов омывают живящими брызгами, когда приближаешься к его белокаменному величественному сооружению. Сосредоточенно поднимаешься по широким ступеням гранитного цоколя и вступаешь в грандиозную анфиладу из дюжин со троённых колонн, поддерживающих под самыми небесами массивную кольцевую галерею. Десять бронзовых фигур аллегорий украшают ниши главного входа. Страж пропускает не всех, только просвещённых и просвещающихся, учитывает каждого прихожанина и даёт особую метку. Тихо внутри храма, огромное пространство заполнено дневным светом, падающим с прозрачного потолка на округлые пролёты беломраморной лестницы, марш за маршем поднимающейся к главному алтарю — к кафедре. Учтивая служительница, совершающая там бдение, вручает каждому страждущему заявленные писания для уединённого прочтения в просторных и светлых папертях. Немноголюдно. В основном молодые спокойные ясные лица, но приходят сюда и зрелые люди, и совсем немощные старцы. Иногда нахлынет какая-нибудь делегация или очередной семинар. Пища не только для ума — внизу хорошая столовая. На самом верху учёный муж с редким вкрадчивым мурлыкающим басом преподнесёт тебе нужный патент. Храм Разума — «Российская национальная библиотека».
 Другой храм Разума — «Библиотека академии наук» — открыт ещё при Петре Великом. Это музей — не изменилось здесь ничего за последние сорок пять лет, даже после пожара. Широкая истоптанная лестница, гулкие шаги, длинные пустынные коридоры с рядами вековечных нетронутых томов за стёклами дубовых шкафов, тёплый, выдержанный десятилетиями запах спокойной рутины, реактивов и обоснованной мудрости, сухонький Карл Максимович Бэр, сидящий в кресле на пьедестале, ящики с каталогами. Приятно отыскать среди них картонную карточку с какой-нибудь из своих работ. Мало читателей в БАНе, и только они здесь и изменились за прошедшие годы — раньше были моложе.
Есть в Петербурге ещё один твой храм-дворец просветления. Войти в него может каждый гражданин России, но только после тщательного досмотра, как перед полётом. Дворец этот открыт в отреставрированном здании Сената и Синода вторым президентом РФ и назван в честь первого: «Президентская библиотека». Ходят сюда в основном экскурсанты-школьники, и людно здесь бывает тогда, когда приезжает сюда Патриарх всея Руси и останавливается в своих покоях, расположенных тут же. Фонд во дворце небольшой, порядка 300000 томов, и книг тоже нет — всё оцифровано. Зато здесь можно заказать электронные копии, например такие: К. Э. Циолковский. Грёзы о Земле и небе, 1895; А. П. Фёдоров. Новый принцип воздухоплавания. СПб., 1896; Л. Казаринов. Отхожие промыслы Чухломского уезда. Труды Чухломского отделения Костромского научного общества. Вып. II. 1926.
Хорошо, что храмы Разума не отделены пока от русского государства!
Есть и ещё одна часовенка — домашняя библиотека, там в шкафах на самом верху особо почитаемая полка, заставленная сочинениями с дарственными надписями авторов: Уважаемому… Дорогому… Священные реликвии — одарение творцов.
Будущее открывает наука. «Будущее нельзя предсказать, но оно может быть продумано»¹. Наука развивается, и если что-то с её помощью невозможно сотворить сейчас, то это обязательно станет доступным в результате последующих разработок, завершающихся внедрением новой техники.
1 Габор Д. Изобрести будущее. Нью-Йорк, 1964. 237 c


с 39... Некоторые определения и понятия физики элементарных частиц и космологии (экспериментально не подтверждённые) по эмоциональному воздействию воспринимаются как изображения чудовищ и многоголовых туземцев, нарисованные на белых пятнах средневековых карт мира:
— пространственно-временная пена (гамма-кванты 1016 ГэВ, образующиеся по расчётам в ядрах квазаров, должны чувствовать пену);
—  физический вакуум, основные конденсаты, слабые кванты, сильные кванты, скалярное поле;
—  кротовые норы — флуктуации пространства-времени в Планковской шкале;
—  фотонный вакуум — система слабых взаимодействующих нулевых колебаний через виртуальные электрон-позитронные норки;
—  гетерогенные системы (геометрия + вакуум + поле материи);
— теория струн и скрытые измерения Вселенной;⁵
—  преонная альтернатива суперструнам (преон — по гипотезе составной Х бозон);
—  квантовая гравитация, конденсат с отрицательной плотностью энергии — прототип явление нелинейного решения уравнений Янга — Милса (уравнение выдаётся за явление, всё воображение в трусах формул);
—  массивные нейтрино 10 эВ, тяжёлые майорановские нейтрино 100 ГэВ, новые типы взаимодействий, расслоений пространства;
— супер пространство Уиллера, супер искривление, супер геометрия, супер расслоение (супер, супер, супер).
   Свежий взгляд со стороны образованного дилетанта с независимым активным мышлением на современные научные публикации бывает иногда полезен и может подметить некоторые весьма существенные и не замечаемые всуе учёными корифеями противоречия и тупики в области физики и космологии.
     5 Шинтан Яу, Стив Надис. Теория струн и скрытые измерения Вселенной. М.; СПб.; Нижний Новгород; Воронеж, Ростов н/Д.; Екатеринбург; Самара; Новосибирск; Киев; Харьков; Минск, 2013


С 44 … А может, сами себя замотали и запутали, придерживаясь ошибочных гипотез? А может, есть подгонка утвердившихся теорий под Вселенную? Пути поиска истины бросают вызов человеку. Построение системы мироздания, опирающееся на неверные посылы, приводит астрофизиков к самоунижению. Страх и поклонение идолам наук, создавшим теорию, ведущую в тупик, ясно демонстрирует их скромное место на этом пути. Неспроста ведь один широко известный физик показывает язык с фотографии штатным мудрецам и студентам во многих лабораториях. Фантазии нет предела в астрономических расчётах — так просто объяснить одну непонятность другой, ещё большей непонятностью. Однако во всех построениях из раза в раз всегда закладывается несомненный непререкаемый объективизм, затерянность и необязательность 45 жизни среди необъятного пространства. При изучении бесконечности возникают бесконечные сложнейшие проблемы. А если мир конечен? Объективная реальность — мёртвый океан с ушибающими камнями, его нет, если нет субъекта, ощущающего его. Может, не надо бесконечности, если это не требуется для жизни? Ведь жизнь определяет время и размеры. Может, и нет затерянности в пространстве, ведь Вселенная познаётся ни где-нибудь, а на Земле. Воображенье вне пространства, вне времени, оно в Я.
 Открытие Эдвина Хаббла заключается в том, что чем дальше от наблюдателя расположена звезда или галактика, тем больше сдвигаются в красную сторону линии её спектра. Это явление, названное эффектом красного смещения, было объяснено известным эффектом Доплера, возникающим при удалении источника волны от её приёмника. Такое истолкование красного смещения получило научное признание как доказательство разбегания галактик, пресловутого расширения пространства и первоначального взрыва Вселенной. Другие объяснения природы красного смещения, по крайней мере в литературных источниках, не приводились. Эффект красного смещения по инерции стали называть эффектом разбегания галактик. Уравнения Александра Фридмана укрепили гипотезу (!!!) расширяющейся Вселенной. Модель мира была «подтверждена» экспериментально, даже невзирая на то, что постоянная Хаббла до сих пор окончательно не определена. Была «открыта» причина ускорения расширения Вселенной — тёмная материя, вакуумная энергия.
 «Всякая модель, невозможная для понимания, мертва или создаёт мертворожденное» — если придерживаться такого постулата, то придётся обходиться без уже ставшей полурелигиозной догмы «расширение пространства», а вслед за ней придётся отбросить и «теорию первоначального взрыва». Если был первоначальный взрыв, то должен быть и центробежный градиент плотности распределения вещества, направленный от точки взрыва. Где он? Вся Вселенная заполнена фотонным газом в высшей степени равномерно и изотропно Тсред ≈ 3 К. Если был первоначальный взрыв, то значит, можно 46 определить его эпицентр, например, измеряя по небесным сторонам разницу значений всё того же поперечного эффекта Доплера. В действительности же, с точки зрения земного наблюдателя, ситуация выглядит так, как будто бы все галактики и их скопления разбегаются от некоторого центра, находящегося на Земле, то есть эпицентр первоначального взрыва Вселенной находится на Земле! Однако, несмотря на это, современные астрофизики и космологи с непрошибаемой настойчивостью продолжают утверждать: «Наверное, если бы вдруг такой факт был известен до Коперника, то человек того времени решил бы, что он находится в центре мира. Сегодня мы уже давно ушли от гео-, гелио- и даже галактоцентризма. Понятно (!!!), что наша Галактика ничем не лучше (!!!) и не хуже (!!!) миллионов других видимых галактик. Поэтому (!!!) естественно сделать вывод, что аналогичная картина разбегания галактик по закону Хаббла будет одинакова для любых (!!!) наблюдателей в любых галактиках».
 Лучшие и худшие галактики… Человек того времени… Мы давно уже ушли… Поэтому естественно сделать вывод… — наглядный пример мракобесия, принимаемого на веру, чтобы объяснить абракадабру, всплывшую в результате ошибочной основополагающей теории. Зеркальная отрыжка инквизиции Джордано Бруно. Исключение составляет концепция Эверетта — Уиллера, согласно которой наблюдатель внутри замкнутой Вселенной своими действиями оказывает влияние на эволюцию Вселенной.
Причиной красного смещения Хаббла совсем не обязательно является «разбегание галактик». Пропорциональное удлинение световых волн может быть связано с прохождением света через фотонный газ, равномерно распределённый во Вселенной. Нечто похожее, хотя и не адекватное — это красные гало, возникающие вокруг света фар на пыльной дороге. Однако это гипотеза, и тоже требует доказательств.
Эффект красного смещения может возникнуть вследствие пропорционального замедления частоты колебаний световых волн, то есть при замедлении времени по мере удаления от наблюдателя. Если нет расширения пространства, а есть замедление времени — масштабы Вселенной уменьшатся.
 Размеры Вселенной можно определить без тёмной материи и флогистона на основании постулата: Я, наблюдатель — центр мироздания, центр Вселенной, при удалении от наблюдателя время замедляется. На основании данного постулата произведены расчёты (см. главу 13) и сделаны следующие выводы:
2.1.                 Значения плотности метагалактики, рассчитанные по модели расширяющейся Вселенной и рассчитанные по модели эгоцентрической Вселенной близки и различаются лишь на порядок.
    4.1. Установлено — если плотность человека принять за плотность Вселенной, то расстояние до остановки времени составит ~1 мм, что укладывается в размеры гипоталамогипофизарной системы мозга или облачённой яйцеклетки.
ИНЫМИ СЛОВАМИ:
— Вселенная имеет размеры предопределённые временем жизни на Земле;
—  центр Мироздания живой и подобен уплотнённой Вселенной.
     Жизнь — это неотъемлемое условие существования мироздания. Множество взаимозаключающихся животворных миров. Вселённая Вселенная. …


С 134 … - Мужчины, мужчины, остановитесь!
Сел верхом, схватил с тылу кисть, чтобы закрутить. Жилистый зараза. Вывернулся, вскочил. Поднимаюсь следом, дын-ззз – получаю кроссовкой в бровь, з-з-з…
- У дрил! – бросаюсь вдогонку за удирающим официантом.
- Кретино! Бандито сельватичи!¹² – несётся за спиной вслед ругань ушибленного патриция: - Амлей азиатико! Сонно ун аркитето! Пу ещё риспонде сен инсуаму римьянино¹³, - кретино!
– Ребя! Ребя! Ура! – орут мальчишки. – Здесь мужики дерутся!
Дрил улепётывает, только пятки сверкают. Гоню его по узкому проулку, топаю разъярёнными ножищами: - У дрил!
- Ле паньяаань! Гин маи таньпэн тон кон хунь ко!¹⁴ – огрызается таец и юркает между заборами в темноту.
- У дрил! – подбегаю к щели, останавливаюсь – мандрил, гамадрил, павиан бесхвостый, полу китайский, - трогаю разбитую губу. Ххум, - ещё вздох, и трётся. В тёплом сумраке покачивается слон. Изгородь такая хлипкая – плетень. Привязан он или нет? Индус его знает. Впору и мне вздохнуть также.
Вечерний свет едва брезжит, мир перестаёт быть зелёным, прорастает шорохами, шелестом, шуршанием невнятных прелей.
Пусто мне, пусто.
Ухожу, иду дальше к горящей лампадке на перекрёстке, бреду на неё как мотылёк. Женоподобный мужчина с коброй на шее – Шива, бог разрушитель смотрит с образа у зажжённого кем-то огонька. Говорят, у него не одна жена, и все богини, хоть сам и зелёного цвета.
А ты сейчас кто?
Достаю из кармана нож, нажимаю кнопку. Пахнуло неотвратным. Щёлк – выскакивает лезвие. Пустынно. Вот заволновались, зашевелились вдалеке жутковатые ночные верши; накатываются, ширятся, приближаясь волнистым чёрным шелестом неисчислимых ветвей, качающихся в безлюдной мгле. Вот уже и ближняя пальма встрепенулась глянцевыми листами и вдруг замахала, запричитала пронзительным шёпотом и стихла. Но нет, ненадолго: опять забеспокоился, забунтовал поднебесный смутьян, и, вторя ему, опять приближается, множится волна отголосков безымянных зелёных языков.
Ну, вот и всё.
Закрываю лезвие, кладу спутника пустынника опять в карман. От праздника, где осталась Алечка, видны лишь всполохи. Назад? Нет.
- Уи-алла, и-алла! – разносится над посёлком призыв муллы с невидимого минарета.
- Уав-ау! Ау- вав- вау! – отзываются со всех сторон музыкальные собачьи подвывания и лай, сливаясь в протяжную многоголосицу, как в хорошо поставленной опере. С улочки, ведущей под гору, видно, как включаются далёкие голубые огни прожекторов рыбацких судов, начинающих ночную пучину. Потянуло к морю, ноги несут туда.
Пусто мне, пусто. …..
_{12 Кретин! Бандит дикий! (итальянский). 13 Хамло азиатское! Я архитектор. Ты ещё ответишь за оскорбление римлянина (итальянский).14 Отвяжись придурок! Не нужен мне твой лягушонок! (тайский)}