«Избранный предметъ давно занималъ мои мысли, но по разно-

образнаго рода соображеніямъ мнѣ не хотѣлось ещё говорить о нёмъ,

особенно же потому, что меня самого не вполнѣ удовлетворяли тѣ

немногія выясненія, которыя считалъ могущими выдерживать крити-

ку, и я всё ждалъ отъ опытовъ, которыми намѣренъ былъ продолжить

свои первыя попытки, отвѣтовъ, болѣе обнадеживающихъ въ пра-

вильности родившихся умозаключеній. Годы однако уходили, дѣла

болѣе настоятельные отрывали, да никто и не затрогивалъ вопроса,

казавшагося мнѣ жгучимъ, вотъ я и рѣшился сказать въ отношеніи къ

нему — что и какъ умѣю, ничуть не претендуя на его рѣшеніе, хотя

бы приближённое. Притомъ предметъ соприкасается со многими об-

ластями естествознанія и мнѣ казался доступнымъ для популяризаціи.

Считая свои мысли ещё далеко не зрѣлыми, но содержащими много

подробностей, достойныхъ интереса даже для лицъ, желающихъ рас-

ширить своё образованіе, я старался изложить дѣло въ популярной

формѣ, вовсе не думая о научной новизнѣ и даже предполагая, что

высказываемый мною ходъ сужденій имѣется у многихъ учёныхъ,

но не выражается ими лишь потому, что у ряда реальныхъ посылокъ

нѣтъ, да и быть скоро не можетъ — реальнаго заключенія. <...> Все

это заставляетъ меня думать, что кромѣ самостоятельности въ моихъ

соображеніяхъ есть своевременность, несмотря на абстрактность,

популярность изложенія и явную незаконченность» [1, с. 1].

Этот предмет давно занимал мои мысли ещё со школьной скамьи,
с уроков физики, когда нам, десятиклассникам, в нашей весьма про-
двинутой школе с химическим уклоном любимые учителя сверх про-
граммы рассказывали о кварках, о квазарах, о космологическом крас-
ном смещении, о расширяющейся вселенной, о замедлении времени
относительно наблюдателя и о возрастании массы при движении со
скоростью, приближающейся к световой. С благоговейным трепетом
мы, одноклассники, на очередных обсуждениях и спорах сообща-
ли друг другу, что уже замечены некоторые квазары, которые, если
верить их спектрам, удаляются от Земли со скоростью 2 / 3 скорости
света. Всё это совершенно не укладывалось в голове, как это? Ведь
если вселенная бесконечна и расширяется от меня, значит, где-то там
далеко-д алеко все звёзды будут разбегаться от меня со скоростью
света и превращаться в миры! Выходит, я — наблюдатель — творец
миров, творец этакой скорлупы, в которую я заключаю всю вселенную!
И всякая букашка! И любая инфузория! В институте теория относи-
тельности и квантовая теория уже входили в обязательную программу
и преподавались так же настойчиво и уверенно, как и марксистко-
ленинская: «Ешь, ешь, ешь». Нестыковки, сомнения, вынесенные ещё
со школы, сходились только в одном: все эти теории включают в себя
Я, не могут обойтись без Я (в том числе и квантовая с её принципом
дополнительности и принципом неопределённости). Я — единствен-
ная неопровержимая, не вызывающая сомнений реальность. Но что
такое Я? Без цвета, без запаха, без массы, где захотело, куда захотело,
когда захотело. Я — это мой дух, побуждающий волю. «Такое, ещё
во многомъ смутное, но всё же подлежащее уже анализу пониманіе
исходной троицы познанія (вещество, сила и духъ) с оставляетъ основу
современнаго реализма» [1, с. 6].

В нашем Технологическом институте, где преподавал Дмитрий
Иванович Менделеев, где и теперь читаются лекции в Менделеевском
корпусе в почти музейной большой химической аудитории — дух
Менделеева. «Избранный предметъ давно занималъ мои мысли»
[1, с. 1]: вселенная, Я, живое Я, его значение и место во вселенной.
«Годы однако уходили, дѣла болѣе настоятельные отрывали, да никто
и не затрогивалъ вопроса, казавшагося мнѣ жгучимъ, вотъ я и рѣшился
сказать въ отношеніи къ нему — что и какъ умѣю» [1, с. 1] впервые
в своей повести «Питерщик в Пустыне».

Лежу, раскинулся. Руки на прикладе. Впитываю пространство, не

шевелюсь, не мигаю. Один.

Небо кружит голову, пьянит, пугает бездонностью.

Вот она — Вселенная. Наяву.

Пальцы вцепились в скошенную дерновину, кажется Земля опро-
кинулась, звёзды притягивают, и сейчас сорвёшься, провалишься
и беззвучно, навечно поплывёшь, барахтаясь и кувыркаясь, — туда...
туда... туда...
Не слышно цикад, не слышно птиц, нет земных шорохов, и только
из глубины зияющей межзвёздной бездны доносится минуя уши, прямо
в душу переполняющий великий гул, зов, гимн, шёпот.
Закрываю глаза, смотрю дальше звёзд: цефеиды, красное смещение,
квазары, скорость света. Захотел в туманность Конская Голова, вообра-
зил — и уже там, хотя и сидишь в поле на траве — сидишь и радуешься,
осенённый мыслями. Если нет центра мироздания, значит центр мироздания — Я. Это
от меня разбегаются звёзды, галактики, квазары, разбегаются и на-
бухают на окраинах, превращаясь в Миры.
Открываю глаза. «Вот они звёзды — вижу, чувствую, сравниваю
всех их разом, — во мне Разум». Разум — это вселенная во вселенной,
а может и наоборот. Я живу, и моё существование, моя душа создаёт
миры где-то далеко, а может быть и близко — в десяти миллиардах
световых лет. Сколько таких центров, сколько взаимозаключающихся
миров? Что же будет через десять миллиардов лет, ведь истории
вместе с Египтами нет ещё и десяти тысяч годков?
Будет ли тогда... тогда? Будет ли тогда... будет? Будет ли... ли?
Будет ли тогда вообще время?
Знать бы, понять бы, что там ждёт, ну хотя бы через десять
миллионов оборотов нашей нежной, страшной, единственной Земли,
несущейся где-то, куда-то, с едва проросшими, ещё только набухаю-
щими зёрнами таинственного, может быть, самого могучего, всеобъ-
емлющего, всепроникающего, всезаключающего — с зёрнами, готовыми
заполнить, проникнуть, заключить и объять всё разом — с зёрнами
Разума [2, с. 22–23].

Великая Пустыня. Есть Есть такое место в России. Есть там такое небо.
Шумит в зелёной дымке пустыня, пречистый край, где никогда не
бывало никакой войны, ни разу не била пушка, не топтал просёлков
солдатский строй — храм природы, и посередь него высится башней
Романовская обсерватория, где наблюдаешь, трудишься, слушаешь, как
звучит, наступает на урочище симфония длиной весну и лето. Музыка
без дирижёра, свободная, с необъяснимыми волнами, с приливами
и отливами в два дыхания наполняется, раскатывается на весь зелёный
простор, нарастает и, не напрягаясь, притихает. Чистые земные голоса
расселись в облюбованных местах, рассыпались привольно в тиши-
не времени, выводя соло то одной, то другой пташкой. Все молодые,
юные от счастья, упоённые жизнью прямо сейчас, сей миг. Потом
прилетают ласточки, вьют гнездо над телескопом. Каждая травинка,
каждая букашка — живой центр, каждая ощущает своё. Множество
взаимозаключающихся миров и Я посередине. И стал я уходить туда...
Главное здание Романовской обсерватории — это двухэтажный те-
рем, что был построен в 1915 году и покинут в 1982, памятник русской
архитектуры. Архитектор М. А. Соколов. И стал я восстанавливать
там... и стал я строить там... из того, что оставили в нарушенной дерев-
не. Башня «Четвёртое октября» сооружена в 2012 году. Башня возводи-
лась и подспудно лелеились мечтания, что прилетит на неё жар-птица.

«Давно неведомая даль моё зовёт воображенье» [3]. Не смотри далеко,
коль не высмотришь близко, мечты сбываются, прилетает жар-птиц
целая стая — дочери Светочка и Аничка, внучка Дашашоша, внуки
Егорка, Платончик и даже жар-птичиха Лизавета. Вот-вот опушатся,
и жду, что припорхнут ещё и ясны-птенчики Мирочка и Аланочка.
Свет прожектора с башни и вечерний звон колокола притягива-
ют в глухомань отшельников. Романовская обсерватория — замок
свободного творчества, в этом её главное предназначение. Научный
абсолютизм — всё, что не служит науке, подлежит уничтожению, за
исключением того, что науке прислуживает. Только новые прорывные
научные и гуманитарные идеи, устремлённые к всемогуществу Разума,
разносятся светом и звуком с Романовской башни. У живого Разума
потребность в познании, устремление к всемогущей свершением вдох-
новлённой красоте. Познавая, создаёшь движение к всевышнему.
«Избранный предметъ, что давно занималъ мои мысли» [1, c. 1]:
вселенная, Я — живое Я, его значение и место во вселенной, и вот этот
предмет наконец получил возможность материализоваться. В 2014 году
здесь, в Романовской обсерватории, была начата и в 2018-м завершена
книга «Симфония предчувствия. Космологическая экоэма» [4]. В этом
произведении предложена эгоцентрическая модель конечной вселенной,
основанная на новом понимании красного смещения, в котором жизнь —
неотъемлемое условие существования мироздания. Тема была развита
и научно оформлена в Трудах Романовской обсерватории — Выпуск 2:
Воздействие Земли на ход времени (серия «Астрофизика»), 2019 [5]
и Выпуск 2.2: Воздействие Земли на замирание времени, 2020 [6].

В этих работах предлагается к рассмотрению неисследованное
воздействие Земли на ход времени, приводится определение закона
обоснования сред, рассчитывается постоянная замирания времени,
определяются центрируемые жизнью размеры космического простран-
ства и размеры живого центра мироздания, рассчитывается баллистика
«аномального» замедления «Pioneer 10» и другие показатели, которые
сопоставляются с известными.

«Годы однако уходили, дѣла болѣе настоятельные отрывали, да
никто и не затрогивалъ вопроса, казавшагося мнѣ жгучимъ» [1, с. 1]:
«А что же дальше? Ведь если есть воздействие Земли, жизни на за-
мирание времени, значит и должен быть какой то механизм этого воз-
действия». Дочь Светлана Александровна Крылова задала мне такой
вопрос: «А может, это телепортация на молекулярном уровне?» Теперь
она стала идейным вдохновителем и моим активным соавтором. Что ж,
да будет фантастическая наука! Развиваем тему.